…Он был и чудным, и чудаковатым — знакомясь, перешагивал порог по чести — гостем, а по духу — братом… Казалось, он физически не мог соврать, словчить и умолчать о главном — что прочие нелепым и забавным находят, что считают ерундой и мелочью, а то и бредом явным. А для него и впрямь живой водой был наш «и празднословный, и лукавый»: он не боялся — выше брал октавой, где горек дым, где воля не мила — идя на звук, ловя судьбу на слове… Увы, та оказалась наготове и в тридцать три — дыханье отняла.

…Необратимо это, непреложно. Но чтоб не разминуться безнадежно, самой себе стихи его шепну: «Устал кричать. Оглохнуть невозможно. Пытаюсь говорить за тишину».